Читать книгу "90-е: Шоу должно продолжаться [СИ] - Саша Фишер"

меня за плечи, снова поднял стакан, призывая всех к тишине. И принялся вещать своим велеречивым медленным слогом нашу про наш героический поход в сортир в «Киневских зорях».

Его слушали и ржали, особенно на истории про дона Хуана и рыбаков.

— Теперь вы понимаете, что я никак не мог не пригласить сюда это сокровище, выросшее на берегах благословенной Киневы! — закончил байку Сэнсей. — И я не понимаю, почему в руке моего дорогого друга до сих пор нет стакана⁈

Стакан волшебным образом нашелся. И волшебным же образом наполнился. К счастью, это была не неведомая бормотуха, а вполне удобоваримое белое сухое. Типа алиготе, бутылку я разглядеть не успел. Пить я сегодня особо не собирался, но сейчас был тот случай, когда лучше не отказываться.

Все выпили, загомонили. Некоторые из «своих», торопливо со мной знакомились. Я пожимал руки и старательно запоминал имена и лица. Совсем уж зеленой молодежи тут было совсем мало. Странно, что Банкина здесь не было. Впрочем, иерархию этой компании я пока знал плоховато. Но ведь для этого я и здесь, в частности?

— Пипл ждет нашей музыки! — сверкнув улыбкой, сказал наконец Сэнсей, и музыканты начали подниматься с насиженных мест. А очкарик повернулся ко мне и сказал на ухо то, что я надеялся от него услышать. — После концерта, когда зрители будут уходить, не иди вслед за ними. Здесь еще кое-что намечается. Для совсем своих, ты же понимаешь, о чем я?

Конечно же, я понимал. Так что кивнул со значением, и вернулся из кухни обратно в «зрительный зал».

Бельфегора я обнаружил в компании какого-то бородача и трех девиц хипповского вида. Девицы были совершенно без косметики, с длинными распущенными волосами и хайратниках из цветной тесьмы. Руки по локоть в бисерных и кожаных браслетиках. Тоже вроде бы какая-то группа, но может и нет. Может просто поклонницы творчества «Папоротника», косплеящие его стиль на женский манер.

Музыканты заняли свои позиции, Сэнсей взял микрофон.

— Знаете, когда много выступаешь в одном городе, даже таком многолюдном, как Москва, — заговорил он в своей неспешной, будто заторможенной манере. — То вокруг складывается такая… привычная аудитория. Которая уже знает наизусть все твои песни и байки. Они привычно рассаживаются по своим местам, привычно наливают. И, знаете, можно вообще не петь. Давай уже, Сэнсей, как бы говорят мои зрители. Пой по-быстрому «По ночной траве во седой глуши» и иди к нам. Налито. И закуска стынет. И я счастлив. Я счастлив тому, что моя музыка помогла их сердцам открыться друг другу и стать настолько большими, что они готовы вместить туда меня. Как человека, а не как музыканта. Но грош мне была бы цена, если бы я бросил петь и воспользовался этим щедрым предложением. Хорошего вечера вам, друзья. Откройте ваши души, вы среди своих…

Зазвенел нежный гитарный перебор, запиликала флейта, звякнул треугольник. Сэнсей набрал в грудь воздуха и запел:

— Сединой тумана окутан овраг

Искрами звезд наполнено небо

Спи безмятежно, ничей бывший враг,

Нам понедельник дал три корки хлеба

Три корочки хлеба

Вино-домино-любовь

К прощенью и смерти

Мир приготовь

К земной круговерти

Плясок и снов

Под твоей половиной неба…

Публика внимала с благоговением. Покачивалась в такт. Подпевала шепотом. Я смотрел то на музыкантов, то на зрителей. Случайных людей здесь нет, это понятно. Каждый из присутствующих — чей-то друг или родственник. Посчитал примерное количество зрителей. Получилось чуть больше пятидесяти человек. Денег за билеты ни с кого не взяли, значит работают за донат в финале. И что еще вероятнее, оплатил весь банкет кто-то из тех благообразных дядек, которые сидят на стульях. Сам художник Шутихин — тоже явно не из бедных. И связи у него есть.

Я сканировал глазами всех мало-мальски заметных присутствующих и заносил их в мысленную записную книжку. На предмет пообщаться и познакомиться. Полезные знакомства сейчас стоят куда больше, чем деньги… Как, впрочем, и всегда.

А что до музыки «Папоротника»… Ну… Мне она нравилась больше, чем творчество Астарота. Сэнсей пел неплохо, тексты — с претензией на высокохудожественность и глубокую философию. Голос у него неплохой. В целом, для обычного человека должно быть не стыдно признаться в том, что слушаешь «Папоротник».

Значит, потенциальной публики у такого типа музыки значительно больше, чем у наших «Ангелов Сатаны».

Надо подумать об этом. Шоу-бизнес для меня штука новая, но не думаю, что есть существенная разница. Чем больше потребителей твоих услуг или товаров, тем больше у тебя денег. С узкой нишей велик шанс выстрелить в молоко. Впрочем, может я недооцениваю популярность Сатаны и его свиты. Может быть тысячи новокиневских обывателей на самом деле спят и видят, как бы им попасть на концерт говнарей, думающих, что они демоны и архидемоны…

Одна песня сменялась другой. Очкастый Сэнсей каждый новый номер открывал кратенькой байкой или историей.

Я даже с некоторым удивлением понял, что мне… нравится. Очень расслабленная атмосфера, практически нега. Люди друг другу улыбались, не было видно каких-то кучкующихся в сторонке злословящих сплетников. Хотя очевидно, что знакомы здесь были друг с другом далеко не все. Душевно было. И нежный этно-рок «Папоротника» этой атмосфере очень способствовал.

— Если бы меня до рождения спросили, какую способность я бы хотел получить, чтобы быть полностью счастливым, — сказал Сэнсей, завершив очередную песню. — То я бы пожелал, чтобы когда я пою, мое бренное тело не отвлекало бы меня приземленными и низменными желаниями. Но меня никто не спросил, так что вынужден признаться перед всеми вами, что я ужасно хочу посетить самую маленькую комнату этого благословенного места. Кстати, Гена, спасибо! У тебя здесь просто божественно, давненько я не чувствовал себя так хорошо. В общем, если я как-то слишком сложно изъясняюсь, то это перерыв. На сортир, попить и покурить. Минут пятнадцать, не больше. Потом мы концерт продолжим.

Народ загомонил, все начали вставать со своих мест. Кто-то попытался, ясен пень, пристать к целеустремленно спешащему к вожделенной двери туалета Сэнсею с каким-то вопросами. Часть народу двинула к разложенным на маленьком столике аудиокассетам, которыми заведовал клавишник «Папоротника». Кучка активистов сговаривалась на предмет сбегать в соседний ларек еще за несколькими бутылками. В центре этого движа был уже весьма седеющий мужичок в косухе и джинсах. Его я знал уже по более поздним временам. Лидер группы «Парк культуры и отдыха». Мужик весьма небедный, к двухтысячным занимался раскруткой звездюлек местного масштаба. Но и сам тоже пел. Настоящий я из будущего был с ним шапочно знаком. Мои ребята работали на его концерте как-то. Начинал он как кабачный музыкант в ресторане «Новокиневск». А рок играл для души, на досуге.

Я просочился через бродящий с мечтательными глазами народ и пристроился к компашке активистов.

— Так что, народ, — вопросил фронтмен «Парка культуры и отдыха». — Кто-нибудь хочет составить мне компанию в походе за топливом?

— Я готов! — вклинился я до того, как кто-то успел сказать хоть слово.

Глава 16

После моего предложения остальные заметно расслабились. Никому явно не хотелось покидать теплую студию и тащиться в магаз под холодным осенним дождичком. А тут доброволец, отлично же. И можно со спокойной совестью остаться тусить в обществе музыкантов и лиц, допущенных к телу.

— Может мне тоже сходить? — засуетился хозяин студии, потрепав бороденку.

— Нормально все, дядя Гена! — заверил Костя ака Конрад из «Парка культуры» и посмотрел на меня. — Мы сгоняем с… Тебя как зовут?

— Вова, — подсказал я.

— С Вовчиком, — кинвул Конрад.

— В стекляшке сегодня тетя Таня работает, — Шутихин принялся шарить по карманам. — Скажешь ей, что…

— Скажу, скажу, — заржал Конрад. — Не в первый день замужем. Пойдем, Вовчик.

Мы спустились на первый этаж и вышли из подъезда.

— Раньше тебя не видел, — сказал Конрад, когда мы двинули в сторону трамвайного кольца, рядом с которым в те далекие годы еще стояла уродливая конструкция из торговых павильонов с очень советскими буквами «Подсолнух» над арочным входом. К двухтысячным этот гибрид рынка и общественного туалета уже демонтировали, на его месте сначала построили молодежный ресторанчик с ночной дискотекой, а потом, когда он сгорел в две тысячи седьмом, и вовсе разбили сквер